Мари. Дитя Бури. Обреченный - Страница 170

170

– Если бы я хотел убить Бодрствующего в ночи в отместку за то, что он сражался против меня, я бы сделал это еще там, на Тугеле. Но в этом случае мне пришлось бы убить и тебя, моего отца, поскольку это ты послал Макумазана, кстати, против его воли, со своим отборным полком. Но я люблю его, он храбр и принес мне благую весть о том, что принц, мой враг, умер от разбитого сердца. Кроме того, я не желаю ссориться с Белым домом (то есть с англичанами). Так что дай ему знать, что он может спать спокойно.

А еще гонец сообщил, что завтра будут судить Садуко, мужа Нэнди, дочери короля, и главного индуну Умбелази. Суд состоится в присутствии короля и его советников, а также Мамины, дочери Умбези. Мое присутствие на нем желательно.

Я спросил, в чем обвиняют Садуко. Гонец ответил, что против Садуко выдвинуто два обвинения. Первое: он стал зачинщиком гражданской войны в стране; и второе: втянув Умбелази в схватку, в которой погибло несколько тысяч человек, он совершил предательство, дезертировав на сторону противника в разгар битвы вместе со своими полками, – чудовищное преступление в глазах зулусов, к представителю какой бы партии он ни принадлежал.

Также были выдвинуты три обвинения против Мамины. Первое: ребенка Садуко и других людей отравила она, а не ее первый муж Масапо, невинно пострадавший за ее преступление. Второе: она оставила Садуко, своего второго мужа, и ушла жить с другим мужчиной, а именно с ныне покойным принцем Умбелази. Третье обвинение: затянув в сеть своих колдовских чар принца Умбелази, именно Мамина тем самым вынудила его добиваться трона, права на который он не имел, и именно ее действия привели к исилило, то есть оплакиванию погибших, в каждом краале Зулуленда.

– По узкой тропинке с этими тремя волчьими ямами Мамине придется шагать очень осторожно, чтобы их избежать, – заметил я.

– Да, инкози, особенно если ямы те вырыты во всю ширину тропинки и на дне каждой торчит острый кол. О, Мамина уже, считай, покойница, и она заслуживает смерти, поскольку является величайшей умтакати к северу от Тугелы.

Я вздохнул: что ни говори, а Мамину мне было жаль, хотя почему она должна избежать наказания, когда так много хороших людей погибло по ее вине, я не знал. Гонец же продолжал:

– Черный владыка (то есть Панда) послал меня сказать Садуко, что перед судом ему разрешат увидеться с тобой, Макумазан, если он того пожелает, поскольку Панда знает, что ты был добрым другом Садуко, и подумал, что, возможно, ты захочешь дать показания в его пользу.

– И что сказал на это Садуко? – спросил я.

– Что благодарит короля, но ему нет нужды говорить с Макумазаном, чье сердце так же бело, как кожа, и чьи уста если и вымолвят что-то, то это будет истинная правда, не больше и не меньше. Услышав слова своего мужа, принцесса Нэнди, которая находится сейчас с ним, – она решила не бросать его в беде, как это сделали остальные, – сказала, что Садуко прав и что по этой причине, хоть ты и друг ему, она тоже не видит смысла в этой встрече.

Я не стал комментировать слова Садуко и Нэнди, но «моя голова подумала», как говорят местные, что истинная причина нежелания Садуко видеть меня заключается в том, что ему было стыдно, а Нэнди просто боялась узнать больше о вероломстве мужа, чем она уже знает.

– С Маминой же дело обстоит иначе, – рассказывал гонец. – Как только ее привели сюда вместе с Зикали Мудрым, у которого она будто бы скрывалась, и она узнала, что ты, Макумазан, здесь, в краале, она попросила разрешения увидеться с тобой…

– И что, ей разрешили? – резко прервал я гонца, поскольку не испытывал никакого желания встречаться с ней с глазу на глаз.

– Не бойся, инкози, не разрешили. – Гонец улыбнулся. – Король сказал, что стоит ей только увидеть Макумазана, как она тут же околдует его и навлечет на его голову беду, как поступает со всеми мужчинами. Кстати, именно поэтому ее охраняют одни женщины. Мужчинам запрещено даже приближаться к ней, а на женщин ее чары не действуют. Но говорят, что она весела, поет и смеется. Она рассказывает, что у старика Зикали ей было очень скучно, но что теперь она попадет в такое место, где так красиво, как на поле весной после первого теплого дождя, и где будет много мужчин, которые станут оспаривать ее друг у друга и сделают ее счастливой и великой. Вот что говорит она, и, может быть, она, как колдунья, знает, как выглядит обиталище духов.

Видя, что я не собираюсь ничего отвечать или передавать с ним на словах, гонец отбыл, предупредив, что утром отведет меня к месту суда.

Ночь я провел беспокойную, мне не давало уснуть тревожное ожидание судилища. Наутро, как подоили коров и выпустили скот из краалей, явился гонец с конвоем человек из тридцати амавомба, выживших после великой битвы. Едва я выбрался из фургона, как эти воины – некоторые из них едва залечили раны – разразились приветственными криками «Инкози!» и «Баба!». Меня тронула их радость и то, что простые зулусы по-прежнему любили меня и считали своим товарищем. По дороге, а шли мы неторопливо, командир отряда рассказал, как они боялись, что я погиб вместе со всеми, и как обрадовались, узнав, что я жив. Еще он рассказал, что после того, как третий полк Кечвайо атаковал их и прорвал кольцо, небольшому отряду амавомба, от восьмидесяти до ста человек, удалось пробиться сквозь ряды неприятеля и спастись, бежав не по направлению к Тугеле, где погибло столько тысяч, а к Нодвенгу, куда они явились с рапортом к королю как единственные выжившие в том страшном бою.

– А теперь вы в безопасности? – спросил я командира.

– О да, – ответил он. – Видишь ли, мы же были людьми короля, а не Умбелази, поэтому Кечвайо не питает к нам зла. Он даже благодарен нам за то, что мы дали узуту возможность насладиться настоящей битвой, не то что эти коровы – воины Умбелази. Зуб у него только на Садуко, потому что никогда не следует тащить утопающего из бурной реки, а Садуко сделал именно это. Ведь если бы не его предательство, Кечвайо сам утонул бы в водах Смерти. Тем хуже, что Садуко совершил предательство только ради того, чтобы досадить женщине, которая его ненавидит. И все же, может, Садуко еще и удастся избежать наказания, потому что он муж Нэнди, а Кечвайо побаивается своей сестры. Поживем – увидим. Но вот мы и пришли…

170