Мари. Дитя Бури. Обреченный - Страница 135

135

– Я предпочитаю оставаться худым, Панда, – ответил я после недолгого размышления.

– Да-да, я понимаю, – ответил король, который, как большинство туземцев, быстро схватывал суть, – я тоже предпочитаю людей, которые сидят на твоей диете, у которых всегда чистые руки, и я тоже люблю людей, которые тощают от такой пиши, как твоя, и таких людей, чьи руки чистые. Мы, зулусы, доверяем тебе, Макумазан, как мы доверяем немногим белым людям, потому что мы уже давно убедились в том, что твои уста говорят то, что думает твое сердце, а твое сердце всегда думает только о том, что хорошо. Тебя называют Бодрствующим в ночи, но ты любишь свет, а не тьму.

Услышав эти несколько необычные комплименты, я поклонился и почувствовал, что покраснел и это видно даже сквозь загар. Не желая оказаться втянутым в дискуссию о прошлом, я не стал отвечать на эти комплименты. Панда тоже некоторое время молчал. Затем он велел гонцу созвать принцев, Кечвайо и Умбелази, и приказал Садуко, сыну Мативане, находиться поблизости – на случай, если король захочет говорить с ним.

Через несколько минут подошли оба принца. Я наблюдал за их прибытием с интересом, потому что это были самые знатные персоны в Зулуленде, и в народе уже начались горячие споры, кто из них унаследует трон. Попробую описать обоих.

Оба они почти ровесники – всегда бывает трудно определить точный возраст зулусов, – и оба хороши собой. Облик Кечвайо, однако, показался мне более суровым. Поговаривали, что внешне он походил на своего дядю Чаку, прозванного Диким зверем. Я же заметил в нем сходство с другим ее дядей – Дингааном, предшественником Панды, с которым я был довольно близко знаком в юности: такой же мрачный, неприветливый взгляд и надменная манера держаться; когда Дингаан сердился, он точно так же плотно сжимал губы в выражении беспощадной непреклонности.

Об Умбелази мне трудно говорить без восторга. Как Мамина была красивейшей из всех женщин, которых я встречал в Зулуленде (хотя старый вояка Умслопогас, мой друг, не вошедший в настоящую историю, частенько говорил мне, что Нада, Черная лилия, о которой я упоминал, была даже красивее), так и Умбелази, вне всяких сомнений, был самым красивым мужчиной в королевстве. Зулусы называли его Умбелази Красивым, и это неудивительно. Во-первых, он был выше любого из представителей своего племени по меньшей мере на три дюйма: за четверть мили я разглядел принца, даже несмотря на густую пыль, поднятую в отчаянной битве. Широченная грудь его была пропорциональна росту. К тому же тело казалось идеально сложенным, красивые и сильные руки и ноги оканчивались, как и у Садуко, небольшими аккуратными кистями и стопами. Лицо с правильными чертами было открытым, цвет кожи посветлее, чем у Кечвайо, а глаза, с неизменной веселой искоркой в них, были большими и темными.

Прежде чем принцы вошли во внутреннюю изгородь через небольшие ворота, я без труда заметил, что эта королевская пара пребывала между собой не в лучших отношениях: каждый попытался проскочить первым, желая показать свое старшинство. Результат вышел несколько комичным – оба застряли в воротах. Однако Умбелази, обладавший большим ростом, буквально вдавил брата в тростниковую изгородь и опередил его на фут-другой.

– Похоже, ты разжирел, брат мой, – донеслись до моего слуха слова Кечвайо, и я обратил внимание, как недобро он нахмурился. – Будь у меня в руке ассегай, ты бы поранился.

– Знаю, брат мой, – ответил Умбелази с добродушным смехом. – Как знаю и то, что никто не смеет являться к королю с оружием. Иначе я бы предпочел пропустить тебя вперед.

Услышав в шутливых словах Умбелази намек – мол, он не доверил бы брату остаться у себя за спиной с копьем, – Панда беспокойно заерзал на своем стуле, а на хмуром лице Кечвайо мелькнула какая-то зловещая тень. Однако братья больше не обменялись ни словом и, подойдя одновременно к королю, воздели в приветствии руки и воскликнули «Баба!», то есть «Отец».

– Приветствую, дети мои, – ответил им Панда и, предвосхищая ссору братьев, кому занять почетное место по правую руку, поспешил добавить: – Садитесь оба передо мной, а ты, Макумазан, садись сюда. – Он показал мне на заветное место. – Что-то я сегодня глуховат на левое ухо.

Браться уселись перед королем, и не думаю, что их огорчил такой способ выйти из положения. Сначала они обменялись рукопожатиями со мной, потому что я знал обоих, не очень, правда, хорошо, и даже здесь сказалось их давнее соперничество: возникло небольшое затруднение – кому из них протягивать мне руку первому. В конечном итоге, я хорошо помню, этот трюк удался Кечвайо.

Когда церемония приветствия завершилась, Панда обратился к принцам со словами:

– Дети мои, я послал за вами, чтобы спросить вашего совета по одному делу – делу пока небольшому, но могущему вырасти в чрезвычайно важное. – Он сделал паузу на понюшку табаку, а братья прогудели в один голос:

– Слушаем тебя, отец!

– Так вот, сыны мои, дело это касается Садуко, сына Мативане, вождя амангвана, которых много лет назад, с позволения того, кто правил до меня, истребил вождь амакоба Бангу. Этот Бангу, как вы знаете, в последнее время был гнойной занозой в моей ноге, тем не менее воевать с ним я не хотел. И я шепнул Садуко на ухо: «Если сможешь убить его, он твой, и скот его твой». Что ж, Садуко умен. С помощью этого белого человека, Макумазана, нашего давнего друга, он убил Бангу и забрал его скот, и нога моя начала заживать.

– Мы слышали об этом, – сказал Кечвайо.

– Славное дело, – добавил Умбелази, более великодушный критик.

135