Мари. Дитя Бури. Обреченный - Страница 132

132

Некоторое время спустя мы подошли к воротам крааля, где обнаружили наших глашатаев, – они все еще выкрикивали здравницы вождю и приплясывали.

– Умбези видели? – спросил у них Садуко.

– Нет, – отвечали они. – Когда мы пришли, Умбези спал, но его люди дали знать, что он скоро выйдет.

– Скажите его людям, что ему лучше поторопиться, иначе я сам его выведу, – гордо заявил Садуко.

В этот момент ворота крааля распахнулись, и в них появился толстый Умбези. На глупом лице его был написан испуг, который он, впрочем, попытался скрыть.

– Кто это заявился ко мне с такой… церемонией и по какому случаю праздник? – с подозрением спросил он, показав резной палкой для танцев на ряды вооруженных людей. – А, это ты, Садуко! – Он оглядел Садуко с головы до ног и добавил: – Ого, какой ты сегодня важный. Ограбил кого-нибудь? И ты, Макумазан, здесь. А вот у тебя вид не шибко важный. Ты смахиваешь на старую корову, кормившую всю зиму двух телят. Скажи, однако, зачем вы привели с собой воинов? Спрашиваю потому, что на всех еды у меня не хватит, тем более что мы только что закончили пировать.

– Не беспокойся, Умбези, – снисходительно ответил Садуко. – Тебе не придется кормить моих людей, еду для них я захватил с собой. И дело мое к тебе простое. Ты просил лоболу (то есть выкуп за невесту) в сто голов скота за твою дочь Мамину. Получай. Вели своим слугам пересчитать скотину.

– О, с удовольствием, – нервно ответил Умбези и отдал какие-то приказания своим людям. – Рад за тебя, Садуко, что ты внезапно разбогател, хотя не возьму в толк, как тебе это удалось.

– Не ломай голову, как я разбогател, – ответил Садуко. – Я теперь богат, вот все, что тебе нужно знать. Изволь послать за Маминой, ибо я хочу говорить с ней.

– Да, да, Садуко, понимаю, ты хочешь говорить с Маминой, но… – Он в отчаянии огляделся вокруг. – Боюсь, она еще спит. Ты же знаешь, Мамина не встает рано и терпеть не может, когда ее беспокоят. А ты не мог бы прийти, скажем, завтра утром? Она к твоему приходу уже встанет. А лучше через день, а?

– В какой хижине Мамина? – грозно спросил Садуко.

Я же, учуяв подвох, усмехнулся.

– Честное слово, не знаю, – ответил Умбези. – Она спит то в одной хижине, то в другой, а иногда для разнообразия отправляется ночевать в крааль своей тетки, до него ходу несколько часов. И я совсем не удивлюсь, если так она и сделала вчера вечером. Я же ей не нянька.

Не успел Садуко ответить, как пронзительный скрипучий голос неприятно полоснул слух: поискав глазами, я увидел мерзкого вида дряхлую старуху, сидевшую в тени, и узнал в ней женщину, известную мне под именем Старая Корова.

– Он лжет! – проскрежетала она. – Лжет! Благодарение духу моих предков, дикая кошка Мамина навсегда покинула наш крааль. А спала она этой ночью не у тетки, а со своим мужем Масапо, которому Умбези отдал ее в жены два дня назад, получив за нее сто и двадцать голов скота… на двадцать больше, чем предлагаешь ты, Садуко!

В тот же миг мне подумалось, что Садуко лишится рассудка от ярости и горя: лицо юного вождя посерело даже под темной кожей, он весь затрясся, как лист, и казалось, вот-вот рухнет на землю. Он прыгнул на Умбези, как лев, схватив за горло, швырнул на землю и навис над ним с поднятым копьем.

– Ах ты жаба! – вскричал он жутким голосом. – Говори правду или распорю тебе брюхо! Что ты сделал с Маминой?

– О Садуко, – хватая ртом воздух, пролепетал Умбези, – Мамина решила выйти замуж. Нет в том моей вины, Садуко, она так решила сама.

Больше он ничего сказать не успел: не обхвати я руками Садуко и не оттащи его назад, это мгновение стало бы последним для Умбези, потому что Садуко уже замахнулся копьем, чтобы пригвоздить его к земле. Как оказалось, подоспел я вовремя, поскольку Садуко, ослабев от переполнявших его чувств, был не в силах вырваться из моих объятий; я чувствовал, как тяжело, точно молот, бьется его сердце.

Наконец он пришел в себя и швырнул на землю копье, словно избавляясь от искушения. Затем заговорил тем же страшным голосом:

– Что еще ты можешь сказать мне об этом, Умбези? Хочу выслушать все, прежде чем решить, что с тобой делать.

– Только то, что сказал, Садуко, – ответил Умбези. Он уже поднялся на ноги и дрожал, как стебель тростника. – Я поступил так, как поступил бы всякий отец. Масапо – очень могущественный вождь, он станет мне хорошей опорой в старости. К тому же Мамина объявила, что хочет за него…

– Он лжет! – вновь проскрипела Старая Корова. – Мамина лишь сказала, что ни за одного зулуса она не собирается, так что, думаю, у нее на примете белый человек? – Тут она хитро глянула в мою сторону. – А потом сказала, мол, если отец хочет выдать ее за Масапо, она, как послушная дочь, исполнит его волю, однако если за этим браком последуют раздоры и прольется кровь, то пусть это падет на его голову, а не на ее.

– Ты тоже решила вцепиться в меня когтями, кошка драная? – заорал Умбези и палкой, которую все еще сжимал в руке, так огрел по спине старуху, что та поспешно заковыляла прочь, бормоча проклятия. – Ох, Садуко, – продолжил Умбези, – не отравляй своего слуха этой ложью. Ничего подобного Мамина никогда не говорила, а если и говорила, то не мне. Да, как только моя дочь согласилась взять в мужья Масапо, его люди тут же пригнали на наш холм сто двадцать голов отборного скота, и ты, Садуко, хотел бы, чтобы я отказал им? Уверен, если бы ты увидел это стадо, ты бы одобрил мое решение и сказал, что я прав, приняв столь щедрый выкуп в обмен на бранчливую девчонку. Вспомни, Садуко, хоть ты и пообещал раздобыть сто голов скота, что на двадцать меньше, чем прислал Масапо, на тот момент у тебя и одной-то не было… Более того, – добавил он с отчаянием в голосе, видя, что его доводы не убеждают Садуко, – чужаки, что проходили тут недавно, поведали мне, что тебя и Макумазана убили в горах какие-то злодеи. Вот, я все сказал, Садуко, и если теперь у тебя есть скот, то у меня есть другая дочь, может, не такая красавица, зато куда более работящая. Идем ко мне, выпьем пива, и я пошлю за ней.

132