Мари. Дитя Бури. Обреченный - Страница 266

266

Он умолк и взял еще табаку из табакерки, наблюдая за моей реакцией в отражении ложечки, которую совал себе под нос.

– После смерти Мамины, – продолжил Зикали, не дождавшись ответа, – мне пришло в голову самому воспитать женщину, способную к привязанности, но которая никогда не полюбит мужчину, тогда она не сойдет с ума и не поглупеет. Мне казалось, сердце женщины вместе с ее разумом может похитить лишь мужчина. Это дитя, Номбе, попала мне в руки, и я свершил задуманное. Не спрашивай, как мне это удалось, возможно, снадобьями, возможно, магией, возможно, я взращивал ее гордость, или все вместе. Наконец я добился своего и теперь не сомневаюсь, если Номбе и станет питать чувства к мужчине, то лишь как сестра к родному брату. Но вышло не так… Номбе, умная и наученная презирать мужчин, встретила женщину другой расы, милую и добрую, и полюбила ее, но не как служанка или мать, а как ее дух, которого она боготворит. Да-да, она поклоняется белой женщине, точно богине, и лишь ей желает служить всем сердцем и всеми силами, делать подношения и, в конце концов, присоединиться к ней после смерти. Вот так-то, Макумазан, я думал, разум позволит Номбе возвыситься, подобно птице, парящей на крыльях в поднебесье, а она ищет себе жертву, став безумнее, чем другие женщины. Я разочарован, Макумазан.

– Можешь разочаровываться сколько угодно, Зикали, и все это любопытно, но для нас Номбе теперь представляет серьезную опасность. Скажи, можешь ты ей приказать оставить свои глупости?

– Разве я могу запретить туману рассеяться или управлять дуновением ветра и ударами молнии? Номбе такая, какая есть, и ее сердце переполнено черной ревностью к Маурити и к тебе, подобно тому, как бутылочная тыква мясника полна крови. Она не желает делить свою богиню с другими поклонниками, а хочет быть для нее единственной.

– В таком случае, Зикали, надо эту тыкву как-то опорожнить, а иначе нам придется выпить из нее, и эта черная кровь отравит нас.

– Как же это сделать, Макумазан, может быть, разбить ее? Если Хеддана уедет и бросит Номбе, та сойдет с ума, ведь последовать за ней она не может, ибо здесь обитель ее духа. – При этих словах он постучал себе в грудь. – Он вернет ее обратно, и тогда Номбе причинит мне много беспокойства, не даст спокойно спать, когда станет то и дело странствовать в поисках утраченного и возвращаться ни с чем. А ты не бойся, в крайнем случае чашу можно разбить, и кровь выльется на землю. Мне приходилось разбивать сосуды и более хрупкие, чем этот. Сколько их было, Макумазан; если собрать все черепки в кучу, она окажется вот такой высоты. – И колдун поднял руки на уровне головы. Его жест заставил меня попятиться назад. – Расскажу об этом Номбе, может, это ее успокоит на какое-то время. Яда можешь не опасаться, ее дух, не в пример моему, не выносит его и не использует как оружие, а вот чары – другое дело. Берегись, ведь она владеет несколькими весьма мощными заклинаниями.

Тут я вскочил, вне себя от гнева:

– Не верю я в ее заклинания, но в любом случае как мне от них защититься?

– Зачем же защищаться, если ты в них не веришь? А если веришь, Макумазан, придется тебе самому придумать, как защититься. Я могу рассказать тебе историю об одном белом учителе, который не поверил и не смог спастись, ну да все равно, попытка не пытка. Прощай, Макумазан, я поговорю с Номбе. Попрошу у нее локон, пусть заколдует его, чтобы тебе носить его у сердца. Обереги хорошо помогают от заклинаний. Ха-ха-ха! Какие мы все глупые, и белые, и черные. Вот о чем наверняка думает сегодня бывший король Кечвайо.

После этого Номбе стала покладистей. Иначе говоря, она стала вежливой, постоянно улыбалась, а взгляд сделался безразличным. Очевидно, Зикали провел с ней беседу, и она послушалась. Сказать по правде, у меня день ото дня росло недоверие к этой симпатичной юной особе, ведь я сознавал, какая пропасть лежит между нормальным человеком и этой воспитанницей Зикали, который сформировал свое создание, как садовник формирует крону дерева. Нет, он сделал куда больше – привил к ее неокрепшему разуму чуждый отросток странного и жестокого спиритизма. Само создание осталось прежним, а привой дал странные побеги: цветы нечестия и отравленные плоды. Здесь нет ее вины, и порой я задаюсь вопросом, есть ли вообще в этом странном мире, где можно увидеть свое прошлое и будущее, хоть один человек, виновный во всем. Однако Номбе от этого не стала менее опасной.

Беседуя с ней, я еще больше утвердился в своих опасениях, поскольку обнаружил, что Номбе начисто лишена совести. Жизнь на земле, говорила она мне, всего лишь сон, человеческие законы – иллюзия, а реальная жизнь совсем в другом месте. На далеком озере плавает лилия нашей истинной жизни. Без этой чудесной воды цветок не смог бы держаться на плаву, его бы попросту не было. Кроме того, его форма и цвет не имеют значения, порой он выглядит так, а порой совсем иначе. Ему суждено расти, цвести, гнить. В течение дня цветок то безобразен, то прекрасен, то благоухает, то пахнет дурно, как повезет, но в итоге воды жизни снова поглощают его.

В ответ я заметил, что у цветов есть корни и все они растут в земле. Взглянув на орхидею, висящую на стволе дерева, Номбе ответила, что это не так, ведь некоторые растут прямо в воздухе. Однако, как бы то ни было, и почва, и влага в воздухе извлекаются из жизней сотен других цветов, которые цвели в свое время, а ныне преданы забвению. И это не важно, ведь, когда они умирают или, как в большинстве случаев, задыхаются, тогда настает пора новой жизни. Тем не менее у каждого цветка всегда был и всегда будет свой дух.

266