Мари. Дитя Бури. Обреченный - Страница 241

К оглавлению

241

– Нет! – вскричал король. – Мы никуда не уйдем, медлить нельзя. Говори, Открыватель, а иначе ты прослывешь по всей стране всего лишь старым плутом, палкой, которая ломается, стоит на нее опереться.

– Старым плутом? Однажды Макумазан назвал меня так же. Может, он и прав, ведь никто не скажет про себя, обманщик ли он, обманываясь и вводя в заблуждение тех, кто его слушает. Палка, которая ломается, стоит на нее опереться? Кто-то думает обо мне так, а кто-то иначе. Итак, ты требуешь ответов, а я не могу дать их без своих снадобий. Я не могу использовать мысли невежд, как водится у некоторых знахарей, когда они стараются отыскать злодеев, – те, как вам известно, сами того не желая, рассказывают о своих преступлениях. Остается еще один камень, его только я и могу бросить, иначе говоря, другое решение, оно лишь мне по силам, да и то не всегда. Однако я не смею им воспользоваться, ибо оно ужасно и может напугать вас, тогда вы вернетесь домой, охваченные безумием, и ваши жены и все встречные псы, завидев вас, разбегутся.

Зикали умолк и впервые что-то подбросил в костер, по крайней мере, поднес руки к пламени, как будто пытаясь согреть их.

Наконец один советник, кажется, это был Дабуламанзи, прервал молчание:

– Ньянга, каково же это решение? Расскажи нам о нем, а уж мы сами решим.

– Мы сделаем так: я призову мертвеца, а вы прислушаетесь к его гласу. О король и советники, желаете ли вы черпать воды мудрости из этого кладезя?

Глава XVI
Война

Все стали перешептываться, а Гоза глубоко вздохнул у меня под боком.

– Я скорее суну голову в пасть льва, чем взгляну на мертвеца, – пробормотал он.

Мне хотелось досмотреть, как далеко зайдет Зикали в своем обмане, и я презрительно шикнул на него, чтоб помалкивал.

Вскоре король подозвал меня:

– Макумазан, вы, белые люди, кичитесь своими знаниями. Вот и ответь, возможно ли, чтобы мертвец восстал?

– Не могу поручиться, – ответил я неуверенно. – Одни в это верят, другие нет.

– Ну а случалось ли тебе встречать оживших людей, с которыми ты был знаком до их смерти?

– Нет, то есть да… я не знаю. Сначала объясни мне, о король, где кончается явь и где начинается сон, тогда я тебе отвечу.

– Макумазан! – воскликнул он. – Совсем недавно я заявил при всех о твоей честности и, оказывается, ошибся. Разве может такое быть, что ты одновременно и видел, и не видел мертвых? А ведь однажды ты уже солгал, когда отпирался от любовной связи с ведьмой Маминой, а потом поцеловал ее на глазах у всех, доказав свою лживость. Ведь мужчина целует женщину, только если она ему любовница или мать. Возвращайся на свое место, пока не решишься сказать правду.

Садясь на свой стул, я кипел от возмущения, ощущая собственную ничтожность. Как же можно сказать что-то определенное о привидениях или отделить правду от вымыслов Мамины, которая прицепилась ко мне, как шип колючего кустарника?

– Открыватель, – объявил король, посовещавшись с советниками, – мы желаем черпать мудрость из кладезя смерти, если это и впрямь в твоих силах. Пусть те, кто боится, уйдут и, сохраняя тишину, подождут нас у входа в ущелье.

Несколько советников встали и после недолгого колебания сели обратно. Один Гоза шагнул было вперед, но я предостерег его, мол, вдруг на дороге появится мертвец, и тот сразу сник и забормотал о моем пистолете, решив по глупости, будто мне удастся пристрелить духа.

– Говоришь, если это в моих силах? – повторил как бы между прочим Зикали. – Стало быть, это проверка? Может, это и к лучшему для всех вас, если я вдруг оплошаю и ничего не выйдет. Помните лишь об одном: если мертвец появится, пусть никто не тревожит его и не прикасается к нему, а иначе тот, кто ослушается, не доживет до рассвета. Только сперва позволь мне потренироваться с кем-то совсем простым.

Затем он взял все тот же череп, о чем-то с ним пошептался и тут же положил его обратно.

– Она не подойдет, – сказал колдун со вздохом и встряхнул своими лохмами. – Нома говорит, что она умерла совсем ребенком и ничего не понимает в войне и государственных делах – во всех этих мирских делах она сущее дитя. Она советует выбрать того, кто все еще помнит о таких штуках и кто до сих пор живет в сердце человека, который, если повезет, окажется среди нас, потому как лишь у него есть сила вызвать мертвеца и заставить его говорить. Теперь пусть все молчат, и горе тому, кто заговорит.

Наступила полная тишина, а Зикали сел на корточки и принялся клевать носом, почти касаясь коленей подбородком, и, казалось, заснул. Пробудившись, он с минуту бормотал нараспев что-то неразборчивое. И вдруг словно отовсюду, с неба, со скалы над нами, со всех сторон ущелья, ему стали отвечать голоса. Уж не знаю, воспользовался ли он чревовещанием или повсюду прятались его сообщники. Так или иначе, этот повелитель тьмы духов как будто беседовал с ними и, надо сказать, весьма в этом преуспел, поскольку голоса отличались друг от друга. Некоторые как будто были мне знакомы, к примеру Дингаана, Панды и Умбелази Прекрасного, брата короля, чью кончину я видел собственными глазами близ реки Тугела.

Затруднюсь сказать, о чем они говорили. То ли мысли мои перепутались, то ли последующие события изгладили из памяти их слова. Единственное, что мне запомнилось, – все они говорили о судьбе зулусов, и каждый явно стремился передать беседу о деле следующему. Словом, в разговор они вступали как-то неохотно, по крайней мере, мне так казалось. А Гоза, единственный, с кем я потом обсуждал все случившееся, утверждал, будто один голос отличался от всех остальных, впрочем, я забыл, о ком он говорил. Достаточно четко мне запомнились лишь одни слова, и, вероятно, они исходили от духа Чаки, вернее, от Зикали или кого-то из его подручных. Он говорил низким и звучным голосом, обильно сдобренным насмешками, а колдун величал его не иначе как Сибонга. Поскольку я разбираюсь в истории и выражениях зулусов, знаю, что такими величественными титулами наделяют лишь великих королей, а после смерти Чаки его признали незаконным и больше не использовали. Вот его слова:

241