Мари. Дитя Бури. Обреченный - Страница 173

173

Панда ничего не ответил на это последнее замечание, быть может, потому, что оно было неопровержимым, даже в стране, где считалось обычным делом сначала убить подозреваемого в колдовстве, а уж потом расследовать, действительно ли он был в нем повинен. А может, король счел благоразумным проигнорировать предположение, что Масапо вдохновила личная вражда. Панда лишь взглянул на свою дочь – Нэнди поднялась и сказала:

– Отец, ты позволишь мне вызвать свидетеля по делу об отравлении?

Панда кивнул, и Нэнди сказала одному из советников:

– Позовите мою служанку Наану, она ждет за оградой. Советник вышел и вскоре вернулся с пожилой женщиной, которая, как выяснилось, была нянькой Нэнди и, так и не выйдя замуж вследствие некоего физического недостатка, осталась служанкой в их семье навсегда. Ее знали все и уважали за скромный образ жизни.

– Наана, – обратилась к ней Нэнди, – тебя привели сюда, чтобы ты повторила королю и его совету то, что рассказала мне о женщине, заходившей в мою хижину незадолго до смерти моего первенца, и о том, что она там делала. Сначала скажи, присутствует ли здесь эта женщина?

– Да, инкосазана, – ответила Наана. – Вот она сидит. Как такую не узнаешь? – С этими словами она показала на Мамину, которая ловила буквально каждое ее слово.

– Тогда расскажи об этой женщине и о том, что она сделала, – попросил Панда.

– Слушаюсь, о король. За две ночи до того, как ныне покойный ребенок заболел, я видела, как Мамина прокралась в хижину госпожи Нэнди. В той хижине спала я, а хижина большая, и я лежала в углу, куда не доставал свет очага. В тот момент госпожи Нэнди и ее сына в хижине не было. В женщине той я узнала жену Масапо Мамину, она приятельствовала с инкосазаной и пришла ее навестить, так мне подумалось, и я не стала себя обнаруживать. Сначала я не придала значения тому, что она посыпала чем-то маленькую циновку, на которой обычно спал малыш: я решила, что это какое-то лекарство, потому что слышала, как она обещала инкосазане порошок, который выведет насекомых. Потом она подсыпала порошок в стоявший у очага сосуд с теплой водой для купания малыша и все время шептала какие-то слова, но я не разобрала, какие именно. А еще она сунула что-то в солому у входа. Все это показалось мне странным, и я было хотела окликнуть ее, но не успела, Мамина ушла. И так вышло, о король, что почти сразу ко мне в хижину явился посланник с известием о том, что в своем краале, а он в четырех днях пути от Нод венгу, умирает моя старая мать и что она умоляет меня прийти повидаться с ней в последний раз. Я совсем забыла о Мамине с ее порошком и бросилась искать принцессу Нэнди. Я умолила ее отпустить меня с посланником к моей матери, и она разрешила мне уйти, сказав, что я могу не возвращаться, пока не похороню мать.

И вот я ушла. Однако мать моя умирала долго, много лун сменилось, прежде чем я закрыла ей глаза, и все это время она не отпускала меня, да и сама я, конечно, не хотела оставлять родного человека. Наконец все было кончено, и настали дни скорби, затем несколько дней отдыха, за ними минуло несколько дней, когда делили скот… В итоге прошло шесть месяцев или более, прежде чем я вновь приступила к своей работе у принцессы Нэнди. И тогда я узнала, что Мамина теперь вторая жена господина Садуко, и что первый ребенок госпожи Нэнди умер, и что Масапо, первый муж Мамины, уличен в колдовстве и казнен как убийца ребенка. Но все эти страшные дела в прошлом, а Мамина была очень добра ко мне, дарила подарки и брала часть моих забот на себя, и, поскольку я видела, что мой господин Садуко очень любит ее, мне и в голову не приходило рассказать о том порошке, что насыпала Мамина на циновку. После же того, как Мамина сбежала с принцем, ныне покойным, я обо всем рассказала госпоже Нэнди. А госпожа Нэнди в моем присутствии проверила солому при входе в хижину и нашла в ней какое-то зелье, завернутое в мягкую кожу, похожее на те, что продают ньянги пришедшим к ним за советом; с помощью подобных снадобий можно наслать злые чары на своих врагов, или заставить любить себя, или внушить ненависть к мужьям или женам… Вот все, что мне известно об этом, о король.

– Нэнди, мои уши слышали правдивую историю? – спросил Панда. – Или эта женщина лгунья, как все остальные?

– Не думаю, что она лжет, отец. Взгляни: вот то мути (снадобье), что нашли мы с Нааной спрятанным у входа в хижину, которую я весь тот день оставляла открытой.

И принцесса положила на землю небольшой мешочек из кожи, очень аккуратно сшитый сухими жилами и перетянутый вокруг горловины бечевкой.

Панда велел одному из советников открыть мешочек, что тот проделал весьма неохотно, явно страшась стать жертвой колдовства, и высыпал содержимое на внутреннюю сторону кожаного щита, который затем пронесли по кругу с тем, чтобы все могли посмотреть. Насколько мне удалось разглядеть, снадобье представляло собой какие-то сухие корни, маленький фрагмент бедренной кос ти человека, возможно младенца (причем отверстие кости было заткнуто миниатюрной пробкой из дерева), и ядовитый зуб змеи.

Едва взглянув на это, Панда отпрянул и проговорил:

– Зикали Мудрый, ты искусен в магии. Подойди сюда и скажи нам, что это за снадобье.

Зикали, до этого неслышно сидевший в своем углу, тяжело поднялся со скамьи и заковылял через открытое пространство к тому месту, где напротив короля лежал щит. Когда он проходил мимо Мамины, она наклонилась к карлику и что-то быст ро ему зашептала, однако он, не останавливаясь, закрыл ладонями уши и пригнул голову, чтобы, как я полагаю, не слышать ее слов.

– Какое я имею отношение к этому делу, о король? – спросил он.

173