Мари. Дитя Бури. Обреченный - Страница 154

154

– Что, нашли вола? – спросил я.

– Нашли, хозяин, но разбудил я тебя не за этим. Я принес тебе сообщение от Мамины, жены Садуко, которую встретил часа четыре назад там, за долиной.

Я велел ему рассказывать.

– Вот ее слова, хозяин: «Скажи Макумазану, твоему господину, что Слон с хохолком, любя меня всем сердцем, сжалился над моими бедами и предложил взять меня в свой дом, а я приняла его предложение, поскольку, думаю, будет лучше стать когда-нибудь инкосазаной зулусов, а я непременно ею стану, чем оставаться служанкой в доме Нэнди. Передай Макумазану: когда вернется Садуко, пусть скажет ему, что это все из-за него, ведь укажи он Нэнди ее место, я бы скорее умерла, чем оставила его. А еще пусть скажет Садуко, что, хотя отныне мы с ним можем быть не более чем друзьями, в сердце моем любовь к нему по-прежнему жива и что день и ночь я буду стремиться подпитывать его величие, дабы оно могло вырасти в дерево, которое укроет тенью землю. Пусть Макумазан попросит его не сердиться на меня, потому что я поступаю так ради его блага, иначе не будет ему счастья, пока Нэнди и я живем в одном доме. Но самое главное, пусть он не сердится на принца, который любит и ценит его больше всех мужчин и лишь следует за ветром, которым дышу я. Попроси Макумазана не думать обо мне плохо, а я буду вспоминать о нем добрым словом, пока живу на свете».

Молча выслушал я это невероятное сообщение, а затем спросил Скоула, была ли Мамина одна.

– Нет, хозяин. С ней были Умбелази и несколько солдат, но слов ее не слышал никто, потому что мы с ней отошли в сторонку. А потом она вернулась к ожидавшим ее, и они растворились в ночи.

– Отлично, Скоул, – похвалил я слугу. – Свари-ка мне кофе покрепче.

Я оделся, выпил несколько чашек кофе, не переставая «думать моей головой», как говорят зулусы. Затем я отправился в крааль повидаться с Умбези – тот как раз выбирался из своей хижины, позевывая.

– Отчего ты такой мрачный в это прекрасное утро? – поинтересовался добродушный старый плут. – Потерялась твоя лучшая корова или что-то случилось?

– Нет, друг мой, – ответил я. – Это ты и кое-кто еще потеряли свою лучшую корову. – И слово в слово я пересказал ему сообщение Мамины. Когда я закончил, то испугался, что Умбези лишится чувств.

– Будь она проклята, эта Мамина! – заметался он. – Клянусь, отцом ее был не я, а какой-нибудь злой дух, не зря же ее прозвали Дитя Бури! И что мне теперь делать, Макумазан? Благодарение моему духу, – добавил он со вздохом облегчения, – она ушла слишком далеко и мне ее уже не догнать, да если и догоню, солдаты Умбелази прикончат меня.

– А что сделает Садуко, если не догонишь?

– О, Садуко страшно рассердится, ведь он обожает ее. Но в конце концов, это мне не внове. Помнишь, как он рвал и метал, когда она вышла за Масапо? Сейчас-то он не может сказать, что это я надоумил ее сбежать с Умбелази. Пусть сами разбираются.

– Боюсь, быть большой беде, – сказал я. – И это тогда, когда беда эта совсем ни к чему.

– Что ты, Макумазан, какая беда? Просто моя дочь не ужилась с принцессой Нэнди – мы все видели это, они почти не разговаривали друг с другом. Да, Садуко любит ее, это так, но в Зулуленде много красивых женщин. Я знаю одну или даже двух таких красавиц, о которых непременно расскажу Садуко… а лучше расскажу Нэнди. Знаешь, судя по тому, как у них шли дела, он, возможно, и сам будет рад освободиться от нее.

– Но что ты думаешь об этой истории как ее отец? – спросил я, желая понять, как далеко простирается его мораль приспособленца.

– Как ее отец… Если честно, то мне жаль, потому что опять пойдут пересуды, как тогда, из-за Масапо, помнишь? И все же надо отдать должное Мамине, – добавил он, просветлев лицом. – Она всегда стремится вверх, а не вниз. Когда избавилась от Масапо, в смысле, когда его казнили за колдовство, она вышла за Садуко, человека более значимого, за которого не пошла замуж тогда, когда Масапо был богаче. А теперь, отделавшись от Садуко, она вошла в семью Умбелази, будущего короля зулусов, величайшего человека на свете, а это значит, что она станет самой знатной женщиной, ведь она, попомни мои слова, Макумазан, так окрутит великого Умбелази, что тот будет думать только о ней одной, и ни о ком другом. Да-да, Мамина станет великой и потянет за собой наверх своего бедного старого отца. Да, Макумазан, хоть солнышко еще прячется за тучами, давай немного обождем, мы ведь знаем: совсем скоро оно покажется из-за них.

– Все так, Умбези, однако порой за тучами, помимо солнца, скрывается и кое-что другое – молния, например… А молния убивает.

– Слова твои могут накликать беду, Макумазан, от них у меня пропадает аппетит, а в этот час он у меня отменный. Не моя вина в том, что Мамина дурная, ведь когда я растил ее, то учил быть хорошей… А что это ты журишь меня, – вдруг добавил он с неожиданной резкостью, – когда сам виноват в случившемся? Если бы ты сбежал с ней, когда она звала, не было бы теперь никаких неприятностей.

– Может, и не было бы, – ответил я. – Да только поступи я так, к этому времени я был бы уже покойником… что в скором времени ожидает всех тех, кто имеет к ней отношение. Что ж, Умбези, приятного тебе завтрака.

На следующее утро Садуко вернулся и узнал новости от Нэнди, которую я старательно избегал. Тем не менее мне все же пришлось при этом присутствовать как человеку, которому многогрешная Мамина прислала свой прощальный привет. Видеть реакцию Садуко было больно, впрочем, всех подробностей той сцены я не помню. Узнав правду, какое-то время Садуко сидел словно окаменев, глядя перед собой, с лицом будто враз постаревшим. Затем он повернулся к Умбези и бросил ему несколько страшных слов, обвинив его в том, что это будто бы он все устроил, преследуя личную выгоду ценою бесчестия дочери. Затем, не слушая пространных объяснений своего бывшего тестя, поднялся и объявил, что убьет Умбелази – злодея, похитившего у него жену при нашем общем попустительстве, – и резким взмахом руки указал на Умбези, Нэнди и меня.

154