Мари. Дитя Бури. Обреченный - Страница 129

129

Тогда какое право я имел мстить сыновьям за грехи отцов? Скажу откровенно: не знаю. Это трудная жизненная проблема, не больше и не меньше. Так что я с глубокой грустью пожал плечами и утешил себя мыслью о том, что с большой долей вероятности решение этой проблемы обернется не в мою пользу и что оплатить столь опасное предприятие и понять, в чем его суть, я смогу лишь ценой своей собственной жизни. Это соображение несколько успокоило мою совесть, потому что, когда человек подкрепляет свои действия, правильные или неправильные, риском для жизни, трусом его в любом случае не назовешь.

Время тянулось мучительно долго; ничего не происходило. Ущербная луна ярко светила в ночном небе, и, поскольку ветра не было, тишина казалась особенно напряженной. За исключением порой долетающих до нас откуда-то издалека звуков – жуткого хохота гиены и того, что показалось мне чиханием льва, – ничто не двигалось, словно застыло, между спящей землей и посеребренными луной небесами, по которым под бледными звездами плыли небольшие прозрачные облачка.

Наконец откуда-то издалека донесся шум, напоминавший отдаленное журчание. Шум разрастался и усиливался. Словно тысяча палок легонько постукивает по чему-то твердому. Шум все нарастал, и я понял, что это топот копыт скачущих во весь опор животных. Немного погодя из общего шума я стал различать отдельные звуки, очень слабые и как бы приглушенные расстоянием: возможно, крики людей. И тут издалека послышались звуки, которые я определил безошибочно, – звуки выстрелов. Началось: скот гонят сюда, а Садуко и ушедший с ним один из моих охотников дали сигналы выстрелами. Оставалось только ждать.

Меня охватило страшное возбуждение, оно будто вгрызалось в мой мозг. Звуки ударов копыт по камням становились все громче, пока не слились в сплошной гул, смешанный с раскатами отдаленного грома, но вскоре я понял, что это вовсе не гром, а мычание тысячи испуганных животных.

Все ближе и ближе слышались топот копыт и мычание. Все ближе и ближе раздавались крики людей, бросивших вызов волнующему безмолвию ночи. Наконец показалось первое животное – молодой куду, по-видимому случайно смешавшийся со стадом домашнего скота. Он молнией пронесся мимо нас, и через минуту за антилопой последовал бычок – молодой и легкий, он обогнал свое стадо и тоже стремглав проскакал мимо нас, я успел лишь заметить пену на его губах и вывалившийся язык.

Затем появилось стадо. Нескончаемый поток поднимающихся вверх по склону животных: коровы, телки, телята, быки и волы – все они казались единой и неразделимой массой, и буквально каждое животное мычало, ревело, всхрапывало либо издавало какой-нибудь иной звук; шум они производили жуткий. Зрелище потрясало, поскольку животные были всех мастей, и в лунном свете их длинные рога сверкали, как слоновые бивни. Ничего подобного мне не приходилось видеть раньше, и сравнить происходящее можно, пожалуй, лишь с бегством буйволов из горящих камышей в тот день, когда я был ранен.

И вот стадо уже неслось мимо нас – огромная и настолько плотная масса животных, что человек, наверное, мог бы пройти по их спинам. И действительно, несколько телят, выдавленных наверх, стадо уносило на спинах. Счастье, что ни один из нас не оказался у стада на пути; в этом случае нас не спасли бы ни бревна загона, ни каменная стена: могучий поток животных вырывал и сметал на своем пути даже крепкие деревья, что росли в овраге.

Наконец поток испуганных животных стал редеть, – теперь он состоял из выбившихся из сил, больных либо раненых, которых оказалось довольно много. Их рев и мычание больше не заглушали другие звуки – взволнованные крики людей. Вот показались первые наши товарищи – загонщики скота: усталые и задыхающиеся, они триумфально размахивали копьями. Среди них я разглядел старого Тшозу. Я встал на камень, за которым прятался, и окликнул его по имени. Тшоза услышал и вскоре улегся рядом со мной, тяжело дыша:

– Угнали весь скот! Не оставили ни одного животного, кроме тех, которые были затоптаны. Садуко идет вслед за нами с остальными нашими братьями, за исключением тех, кто убит. Скоро должен подоспеть… Все племя амакоба преследует нас. Садуко сдерживает их, чтобы дать время уйти скоту.

– Молодцы, – похвалил я. – Отлично сработали. Теперь прикажи своим людям укрыться вместе с моими, чтобы отдышались перед боем.

Когда подошли отставшие, Тшоза остановил их и дал команду рассредоточиться. Едва последний из них скрылся за кустами, нарастающие крики, среди которых я различил звук выстрела, дали понять, что Садуко со своим отрядом и преследующие их амакоба уже близко. Вскоре появилась и горстка амангвана: они уже не сражались, а удирали со всех ног, потому что знали, что приближались к месту засады, и старались поскорее миновать его, чтобы не перемешаться с амакоба. Мы дали им возможность укрыться. Одним из последних показался Садуко. Он был ранен: по ноге его текла кровь. Он поддерживал моего охотника, который был тоже ранен, но, как я опасался, более серьезно.

– Садуко, – окликнул я их, – поднимайтесь по тропе за гребень, и, как только передохнете, приходите нам на помощь.

Садуко махнул в ответ ружьем, потому что задыхался и говорить не мог, и вместе с остатками своего отряда – человек тридцать – ушел по следам недавно пробежавшего стада. Не успел он скрыться из виду, как показались амакоба. Пять-шесть сотен человек толпой, без всякого боевого порядка или дисциплины, потерявших, казалось, не только скот, но и свои головы. Одетые как попало (а кое-кто не позаботился даже накинуть мучу, не говоря уже о воинском убранстве), одни шли со щитами, другие – без, некоторые с пиками, другие с метательными копьями. Все явно были вне себя от ярости: звуки, испускаемые толпой, сливались в единое мощное проклятие.

129