Мари. Дитя Бури. Обреченный - Страница 114

114

– Не знаю, попал ли ты в него, он в тебя попал точно, – ответил я, столкнул Умбези с валуна и побежал к поваленному дереву, в ветвях которого последний раз видел Скоула.

Моим глазам предстало еще одно странное зрелище. Скоул по-прежнему сидел в орлином гнезде, деля его с двумя почти оперившимися птенцами. Одного из них он, вероятно, придавил, и тот испускал жалобные крики. И он кричал не напрасно, так как его родители, принадлежавшие к той разновидности пернатых хищников, которых буры называют ягнятниками, прилетели к нему на помощь и клювом и когтями расправлялись с непрошеным гостем. Схватка, которую я наблюдал сквозь проносящиеся клубы дыма, казалась мне поистине титанической; более шумной борьбы мне никогда не приходилось наблюдать: даже не могу сказать, кто кричал громче – разъяренные птицы или их жертва.

Я от души расхохотался, видя, как обстоят дела у моего слуги. В это мгновение Скоул схватил за ногу орла, стоявшего у него на груди и вырывавшего пучки волос крючковатым клювом, и смело выпрыгнул из гнезда, в котором становилось слишком жарко. Широко распростертые крылья орла, словно парашют, смяг чили падение, впрочем, этому поспособствовал и Умбези, на которого мой верный слуга приземлился по воле случая. Вскочив с распростертого на земле вождя, у которого теперь прибавился синяк еще и спереди, Скоул, весь покрытый ссадинами и царапинами, бросился наутек, предоставив мне подбирать с земли ружье, которое он, по счастью не повредив, бросил у подножия дерева. С этого дня Умбези прозвал его: Тот, кто борется с птицами.

Являя собой довольно потрепанное трио – на Умбези не осталось ничего, за исключением кольца на голове, – мы выбрались за пределы пелены дыма и, громко крича, стали звать остальных в надежде, что стадо не затоптало их. Первым появился Садуко, совершенно спокойный и невозмутимый. С удивлением оглядев нас, он поинтересовался, что с нами случилось. Я, в свою очередь, спросил его, каким образом ему удалось сохранить такой приличный вид.

Садуко ничего не ответил, но подозреваю, что он прятался в большой норе муравьеда, и, откровенно говоря, вряд ли стоит его винить за это. Вскоре один за другим стали подходить остальные члены нашей команды, некоторые едва переводили дух, словно бежали издалека. Собрались все, за исключением тех, кто поджег камыши: они правильно сделали, что сочли за лучшее не показываться нам на глаза ближайшие несколько часов. Уверен, впоследствии они пожалели, что не стали скрываться еще дольше, но, когда они наконец явились, между ними и их вождем состоялся разговор в таких выражениях, какие я не смею здесь повторить.

Когда все собрались, возник вопрос, что делать дальше. Я, конечно, выразил желание вернуться в лагерь и как можно скорее покинуть это зловещее место. Но я не учел тщеславия Умбези. Умбези, распростертый на остром гребне валуна, куда его зашвырнул удар морды буйвола, и воображавший себя смертельно раненным, – это было одно, а Умбези в чужой муче, хоть и потирающий обеими руками свои ушибы, но все же знающий, что жизни его они угрозы не представляют, – совсем другое.

– Я охотник, – заявил он. – Мое имя – Гроза слонов. – Он повращал глазами, ища кого-либо, кто возразит ему; никто не осмелился. Лишь один «воспеватель» его талантов, тощий, утомленного вида человек, чей голос звучал очень устало, негромко пролепетал:

– Да, Черный вождь, твое имя – Гроза слонов, а теперь еще и Вознесенный быком.

– Помолчи, болван, – проревел Умбези. – Как я сказал, я охотник. Я ранил дикого зверя, и он осмелился напасть на меня. (В действительности это я, Аллан Квотермейн, ранил буйвола.) Я хочу прикончить этого зверя, он не мог далеко уйти. Идем по его следам.

Он вновь обвел всех взглядом, и один за другим его люди раболепно откликнулись:

– Да, да, конечно, идем по его следам, Гроза слонов! Умный белый человек Макумазан поведет нас, потому что нет такого буйвола, которого он боится!

Разумеется, после такого клича ничего другого мне не оставалось делать, и, позвав исцарапанного Скоула, который был явно не в восторге от предстоящего продолжения охоты, мы отправились по следам стада, что было так же легко, как шагать по гужевой дороге.

– Ничего, хозяин, – сказал Скоул. – Они обогнали нас на пару часов и теперь далеко.

– Надеюсь, – ответил я, однако, как выяснилось, удача в тот день изменила мне: не успели мы пройти и полмили, как один чрезмерно усердный туземец наткнулся на кровавый след.

По этому следу я шагал минут двадцать, пока не приблизился к кустарнику, спускавшемуся вниз к руслу реки. Следы вели прямо к реке, по ним я дошел до края большого бочага, полного воды, хотя сама река давно высохла. Я остановился и, глядя на следы буйвола у воды, размытые и нечеткие, спросил у Садуко, не мог ли зверь переплыть бочаг. И в этот миг все прояснилось само собой: стремительно продравшись через густой кустарник, мимо которого мы только что прошли (буйвол провел нас, проделав элементарный трюк – вернувшись по собственным следам), появился огромный бык и на мгновение замер, стоя на трех ногах, – моя пуля перебила ему бедро. Сомнений в том, что это тот самый буйвол, не оставалось: на его правом роге с обломанным концом красовался обрывок набедренной повязки Умбези.

– Берегись, инкози! – раздался испуганный крик Садуко. – Это буйвол с обломанным рогом!

Я услышал его. Я увидел буйвола. Перед глазами на мгновение всплыла вся сценка в хижине Зикали: старый карлик, его слова – все-все. Я вскинул ружье, выстрелил в бегущего на меня буйвола и успел понять, что пуля прошла вскользь по его черепу. Буйвол был уже передо мной. Я бросил ружье на землю и попытался отскочить в сторону.

114